Чувство страха смерти – основа психологии страха?
Очень многие люди регулярно испытывают чувство страха и страдают от этого. Речь не о том здоровом страхе, который дан всякому человеку как механизм, предупреждающий его об опасности. Мы говорим о патологическом чувстве страха. Постоянно присутствующем страхе смерти, страхе жизни, страхе определенных ситуаций. Либо периодически возникающем безотчетном чувстве страха.
Страх настолько же нужен нам, как и боль. Боль сигнализирует нам о нарушениях в нашем организме, которые уже произошли. Страх предупреждает нас о различных проблемах, которые только еще могут произойти. А могут и не произойти, если мы прислушаемся к страху. Но, помимо здорового, естественного страха, есть страх болезненный. Это страх почти постоянный, хронический. Он вроде бы ни о чем особом не сигнализирует, ни о чем не предупреждает. Он мучает нас годами без всякого толку. Какой от такого страха прок? Он снижает качество нашей жизни. И это мягко выражаясь. Ведь страх всегда мучительнее самой страшной опасности, которой мы боимся. Как говорится, «лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас». Но мы можем и без каких-либо ужасных концов положить конец страху. Не нужно мириться с этим страхом. Его можно и нужно победить.
Чувство страха – это производная неизвестности: когда мы чего-то не знаем или не можем хотя бы частично предугадать, незнание и неопределенность нас сильно пугают. Испытывая чувство страха, мы уже не можем трезво оценить ситуацию, увидеть реальность такой, какая она есть, рассчитать свои силы и представить последствия наших действий.
Страх, тревожность повышаются у человека в том случае, если он вообще чувствует себя неправильным, плохим, неперспективным. Если он безотчётно ожидает, что его могут осудить, подловить на неправильности, на неуспешности. А наша психика так устроена, что она боится не любого обвинения, а только того, для которого, как ей кажется, есть основания. Если профессора математики спросить: «Ты вообще таблицу умножения учил?», он улыбнется и скажет: «Знаешь, я, наверное, болел в той четверти». Если же это сказать двоечнику — он пойдет красными пятнами.
Когда мне было 12 лет, я бегал каждый день от школы до дома. Бегал для того, чтобы избежать столкновения с очередной бандой мелких дебилов, которые могут меня отдубасить. Я был реальным трусом. Мне было реально страшно. И единственное, что меня спасало, так это то, что я постоянно бубнил самодельную деревенскую молитву. Поразительным образом, то чувство страха, с которым я жил, ушло.
Очень часто страх смерти не осознается нами. Он может проявляться в самых разных вещах. Например, в том, что человеку страшно переходить дорогу или в клаустрофобии или в боязни ездить в метро или в лифте. В глубине чувства страха у всех лежит страх смерти.
А механизм-то простой: я проецирую свою агрессивность. Куда я ее проецирую? На других людей. А если я проецирую на других людей, то для меня мир автоматически становится более агрессивным. Я — добрый, а они — злые. Как жить в таком мире? В результате, очень часто у этих людей — я не могу сказать — всегда или не всегда, но с точки зрения этой теории — всегда, спроецированная враждебность ведет к повышенной тревожности и склонности к образованию страхов. Кстати, с точки зрения Хорни, к такой проекции ведет базовое несоответствие между христианскими ценностями, не то что бы врожденными, но уже более двух тысячелетий существующими, и современной ценностью индивидуальности и вытекающей отсюда конкурентности.
Именно в церковности человек обретает мир, покой, уверенность. У всех по-разному, но про себя точно знаю, что до моего прихода в Церковь, до того, как стал сознательно верующим, я по характеру своему был склонен переживать, тревожиться, и состояние тревоги, ожидания перемен к худшему было очень мне присуще. Помню, часто никуда не мог от этого тревожного состояния деться. Но с моим воцерковлением, когда я сначала стал просто верующим, принял крещение, стал читать молитвы, ходить в храм, исповедоваться, это состояние ушло. Сказать, что сейчас, когда я уже священник, мне тревога совершенно не свойственна, было бы неправдой. Бывает, и переживаю, и тревожусь о том, о чем не надо бы тревожиться, но это уже совершенно всё по-другому, несоизмеримо с тем, как это было раньше.
Когда сопричастности нет — а это сейчас во многих семьях, — когда у мужа своя жизнь, у жены — своя, у ребенка — своя жизнь, тогда мы становимся одинокими в кругу близких людей. Встретились вечером, поужинали, поцеловались, спать легли, утром опять разбежались. Параллельная жизнь. Эта отчужденность рождает глубокое чувство сиротства, бессмыслицы существования. Человека Бог сотворил так, что ему оказывается нужен кто-то Другой. Человеку нужно общение «лицом к лицу», ему нужна доверительность, общность, близость, необходимо единомыслие и поддержка. Как только эта личностная связь теряется, — человек заболевает. Спусковым крючком этой фобии может стать обостренное переживание чувства одиночества, которое приходит к человеку в этот момент, когда люди рядом, но не вместе. Как поездка в метро — «мы рядом, но не вместе».
Тревога в стрессовой ситуации появляется сразу, всегда, но дальше все зависит от этого опыта. Если у человека была достаточно гармоничная жизнь, он психоэмоционально развивался гармонично, то у него есть эмоциональные ресурсы, к которым он обращается. Поэтому, несколько тревожась, он, все-таки, находит возможности преодоления тревоги. (Возможности — у каждого свои).
Как показывает опыт, если просто «отработать» симптомы фобии, то к следующей сессии с психотерапевтом появится три новых фобии. Нужно выяснить, от чего эта фобия тебя защищает, либо в процессе работы с фобией выйти на первичное событие, которое ее вызвало, и которое либо вытеснено, либо просто ты его не связал с фобией, либо оно было до трех лет, когда просто не помнишь.
